Супруги Фадеевы переехали в Ставрово в 1980-х годах. Геннадий Александрович, ветеран Великой Отечественной войны, в 1944-м, в 16 лет, сбежал на фронт, приписав к своему возрасту год.
Он воевал в Венгрии, в стрелковом батальоне. Сражался доблестно, был произведен в сержанты. Получил ранение. После войны поступил в Ейское военно-морское авиационное училище им. Сталина. Выучился на морского летчика. С будущей супругой познакомились в Магадане, где и прожили около 30 лет. В 2014 году Геннадий Александрович покинул этот мир, но Лилия Владимировна одна не осталась – о ней заботятся социальные работники Комплексного центра обслуживания населения Собинского района. Воспоминания о войне записаны ими.
- Чем была война для меня, тогда семилетней девочки? Постараюсь рассказать. Наша семья жила в Воронеже в маленьком доме на окраине города. Папа – кадровый военный, мама работала в райисполкоме, и мы - девятилетняя сестра, я семи лет и маленькая сестренка, которой был всего один месяц.
День начала войны я хорошо помню. С утра моросил дождь, стояла какая-то напряженная тишина. Все как будто чего-то ждали. И оно случилось в 12 часов дня. Началась война. Папа сразу ушел в часть. Через месяц началась бомбежка авиазаводов. Через два месяца уже бомбили весь город. К осени весь Воронеж горел. Люди стали покидать город, в конце октября ушли и мы. Впереди шла мама с большим мешком за плечами и с маленькой сестренкой на руках, за ней тянулись мы, я и сестренка, тоже с мешками за плечами. Так и дошли до вокзала, там нам удалось пробраться в теплушку, товарный вагон с печкой-буржуйкой посередине. Так до Москвы и доехали. В Москве из теплушки нас высадили и посадили на открытые железнодорожные платформы, которые везли разбитые танки и технику. Стояли жестокие морозы, до минус 30 градусов.
Как мы ехали? Что ели, что пили? Как вообще выжили - не знаю. Помню только, что у меня были обморожены руки, помню, как плакала мама и сестры.
Эшелон с танками ехал куда-то на восток. На какой-то станции нас высадили. Танки повезли в ремонт. Помню, как громко плакала вся толпа людей, высаженных почти в чистом поле. К великому счастью, рядом стоял санитарный поезд, к нам подошли военные и взяли нас к себе в вагон, там было тепло, и нас накормили. Поезд скоро поехал на восток, ехал без остановок несколько дней. Остановился он в городе Бузулук Оренбургской области. Началась выгрузка раненых, а нас оставили на вокзале города Бузулука. Мама каждый день уходила искать какое-нибудь жилье. Через несколько дней она увела нас в полуразрушенный домик, и в нем была печка. Печку топили кизяками, кирпичами из соломы и коровьего навоза, их иногда нам давали местные жители. Топили мы редко, один или два раза в неделю, хотя и стоял январь, морозы доходили до минус 40 градусов. Но как-то мы выжили. Мама ходила каждый день в военкомат и доказывала, что наш папа на фронте. И все-таки добилась. Однажды она принесла хлеб и хлебные карточки. А как было до этого дня? Наверное, плач. Хлеб давали один-два раза в неделю. Если мама приносила хлеб за несколько дней, то половину продавала и покупала пшено и варила, появилась горячая пища.
Но жизнь шла своим чередом. В январе я пошла в школу, в первый класс. Летом было полегче. Мама нас, как коровушек, выгоняла с утра на лужок, мы рвали щавель и дикий лук. Все это мама варила с пшеном, если оно было. Так прошло четыре года, а в конце 1944 года неожиданно приехал папа, но не в отпуск, он приехал за нами, и мы все вместе уехали в Калинин. Нам казалось, что все кончилось, но не тут-то было. В январе мы с сестрой заболели брюшным тифом, сказались все тяготы. В полуразрушенном Калинине не было водопровода, электричества. Воду пили из реки, и туда же стекали сточные воды, и вот результат. Но мы лечились, и выздоровели, в апреле нас выписали, а в мае уже была Победа.
В Калинине жили трудно, но зато был теплый дом и каждый день еда. В конце 1944 года папа был демобилизован, и родители решили ехать в Воронеж. Лучше бы они этого не делали. Но мы приехали уже. Город был не разбит, город был уничтожен. Города просто не было. Кругом груды битого кирпича и бесконечные тропинки, ведущие неизвестно куда, да остовы церквей торчали. Близилась весна 1946 года. Дней десять мы жили в каком-то закутке около вокзала. Папа уходил каждое утро искать жилье. И вот он нас привел в яму-пещеру. Вместо двери - кусок брезента, внутри доски–лежанки. В 1946 году по всей стране был страшный голод, разруха, неурожай. Остается только спрашивать, как мы жили? Но все когда-то кончается. Закончилось и это.
Однажды на стене Алексеевского монастыря, около которого мы жили, появилось объявление о том, что для работы на Крайнем Севере требуются люди всех специальностей. И родители поехали. Взяли с собой старшую и младшую сестру. А меня оставили под присмотром какой-то женщины. Шел 1948 год. К тому времени я, окончив семь классов, поступила в педагогическое училище, выдержав при этом большой конкурс. Как? Жалко было бросать это. У тети была какая-то избушка, в ней было тепло, а еду я добывала сама. Получала стипендию, которой хватало на две-три буханки хлеба в месяц, а днем всей группой ходили разгружать вагоны на станцию. Учились мы с восьми часов вечера до двенадцати ночи. Занятия проходили в здании восстановленной школы, днем в три смены там учились учащиеся. Жизнь одной была трудной, но были молоды и как-то этих трудностей и не замечали. Шесть дней мы занимались, а каждое воскресенье ходили на восстановление города. Нас никто этого делать не заставлял, но мы ждали этого дня, шли с песнями. А как мы были одеты... на ногах резиновые тапки–калоши. И у всех было, как правило, одно-единственное линялое ситцевое платьице. Но ни у кого и в мыслях не было кого-то винить в этом. Была виновата только одна война. Через четыре года я окончила педагогическое училище и была направлена на работу в Магадан, по моей просьбе. Страшная бедность и нищета закончились для меня в августе 1952 года.
А дальше - работа, дальнейшая учеба, ведь скудных знаний, полученных во время войны и послевоенные годы, для работы в школе не хватало.
Вот что такое война для меня, семилетнего ребенка в день начала войны. А что она значила для тех, кто воевал? Кто пережил огонь, смерть, раны, потерю близких, кто испытал на себе голод, плен? Война – это смерть, это бесконечное горе и нищета. Война – это страшно. Мне 89 лет, но я помню все, помню все тяготы войны. Я никогда ничего не забуду.
Н. Особинова,
по записям соцработника
Е. А. Сальниковой
